Простые мужчины и женщины. Люди в магазинах, конторах и фабриках...
Я слышу слова Чарлза Прайса так ясно, так как будто бы он сидел против меня за столом. "Ты будешь свидетелем великих событий, предсказанных в Библии. Прежде, чем Христос придет на землю, Божий Дух сойдет на всякую плоть".
И миряне, утверждал Др. Прайс, будут Божьими источниками — не священнослужители или теологи или весьма одаренные проповедники, но мужчины и женщины, простые рабочие в простом мире.
Др. Прайс начал говорить об этом пять, шесть, семь лет тому назад во время войны. Я мало обращал внимания. Казалось, что все это невозможное для обыкновенных людей, иметь такое же влияние, как, и великий евангелист, Чарлз Прайс.
Но в конце сороковых годов я сам начал думать о его словах все больше и больше. Я размышлял о других вещах, как Кнот Бери Фарм, где лица присутствующих одного за другим просвещались как бы от Божьей славы и влияния их рассказов на слушающих. Какая непобедимая сила содержится в сотнях, тысячах таких мужчин, если они соединятся вместе для распространения Доброй Вести по всему свету!
А потом я в мыслях моих опять возвращался к продукции молока и цифрам, которые были передо мною.
Но мысль эта не оставляла меня. Она пробуждала меня ночью. Она была со мной в конторе. Она горела во мне, когда я пел древние армянские мелодии в церкви на Гуд-рич бульвар.
Все это время мы с Розой не переставали приглашать проповедников на летние собрания. Казалось, что каждое лето собрания были более успешными, чем прежде. Почему это странное беспокойство не оставляло меня, что эти собрания не были больше Божьим трудом для меня? В 1951 году мы помогли Оралу Робертсу начать его кампанию в Лос Анжелосе, самую большую, когда либо, проводимую в городе, которую посетили более 200 тысяч людей за шестнадцать дней. И все же...
"И все же", я сказал для Орала однажды, сидя за чашкой кофе и пирогом, во время всенощного обеда после собрания: " Я прихожу к убеждению, что Господь хочет показать мне что-то особое". "Что это, Демос?"
"А это группа — группа мужчин. Не особых мужчин. Обыкновенных мужчин коммерсантов, тех, кто знают Господа и любят Его, но не знают, как это проявить". "И что эта группа будет делать?"
"Они скажут другим, Орал. Не теории. Они расскажут о своем актуальном опыте с Богом для других, подобных им людей. Тем, которые быть может не поверят проповедникам, даже таким, как ты, но послушают водопроводчика, дантиста, торговца, потому что они водопроводчики, дантисты и торговцы сами.
Орал поставил свою чашку кофе так сильно, что оно пролилось в блюдечко. "Демос, я понимаю, я слышу, брат! А как вы будете называть себя?"
"Я знаю и это. "Интернациональное Общение Коммерсантов Полного Евангелия".
Орал посмотрел на меня через стол, покрытый пластиковой скатертью. "Большой глоток такое имя".
"Да, но ведь каждое слово здесь необходимо". Полное Евангелие. Это значит, что в наших собраниях мы не будем уклоняться от учения Библии. Исцеления. Языки. Избавление. В чем бы ни состоял наш опыт, мы будем говорить, об этом, так как это случилось.
Коммерсанты. Миряне. Простые люди. Общение. Так мы должны чувствовать себя. Группа людей, которые любят собираться вместе, управляющие собой не правилами, комитетами и собраниями, начинающимися "придем к порядку".
Интернациональное... Я знаю, что слово это звучит весьма странно". Я согласился. "Но Орал, так я слышу, Бог говорит мне. Интернациональное. Весь мир. Всякая плоть". Я рассмеялся, слыша себя рассуждающего, как Др. Чарлз Прайс.
Но Орал не смеялся. "Демос", сказал он, "хорошее дело. В этом деле Бог. Могу ли я помочь тебе в, чем- нибудь, для начала?"
Так мы и решили. Собрание это мы согласились держать на втором этаже Клифтонской Кафетерии на улицах Бродвей и Седьмая. Там был большой зал, обычно переполненный в пик часы на неделе, но пустой по утрам в субботу. Я начал звонить по телефону всем исполненным Духом коммерсантам, кого только знал, объявляя наше первое собрание нового общения. Я просил их передать другим, что Орал Робертс будет нашим спикером и приглашать своих друзей на это собрание, чтобы сделать доброе начало, В одном углу этой большой комнаты стояло пианино, и Роза согласилась прийти и исполнить несколько гимнов.
Наконец наступил великий день. Движение в центре Лос Анжелоса в это октябрьское субботнее утро было очень большим. Мы с трудом с Розой и Оралом нашли стоянку для машины. С некоторым опозданием и возбуждением мы подошли к Клифтонской Кафетерии и поднялись по широкой центральной лестнице. Сколько там наверху ожидает нас? Три сотни? Четыре сотни?
Мы уже были на самом верху лестницы. Я быстро посчитал. Девятнадцать... двадцать... двадцать один. Включая нас троих. Восемнадцать других были достаточно заинтересованы новой организацией, чтобы прийти даже при участии всемирно известного евангелиста.
Роза исполнила несколько гимнов на расстроенном пианино, но обстановка в комнате не вызвала энтузиазма в пении. Я посмотрел вокруг на собравшихся, все они были мои старые друзья. Посвященные и преданные христиане -— все они по самую голову занятые в комитетах, клубах и общественных организациях.
Все они были готовы помочь во всяком деле, где была нужна помощь, все они не желали затратить и минуты времени на предприятия, которых нельзя было сдвинуть с места.
Роза перестала играть и я поднялся. Я объяснился в моем убеждении, что Дух Святой в очень недалеком времени будет искать новые источники для Своего действия. Я заметил, что некоторые из них начали посматривать на часы. "Ни органа. Ни цветных окон. Ничего особого, на что люди смогли бы направить свое внимание, как "религиозное". Лишь один человек рассказывает другому об Иисусе".
У меня никогда не было способности выразить мои мысли в словах, и я сел, зная, что ничего не сказал.
Затем поднялся Орал Робертс. Он начал благодарностью Богу за это малое собрание: "Чтобы от начала это была Божья организация, выросшая в численность из горчичного зерна, без славы человеческой способности. Он занял около двадцати минут времени и закончил молитвой. "Встанем", пригласил он.
Группка людей поднялась на ноги.
"Господь Иисус", молился Орал, "да растет это Общение в Твоей силе. Пошли его в Твоей силе во все народы. По всему миру. Мы благодарим Тебя теперь, Господь Иисус, за группку людей, которых видим в кафетерии, а Ты видишь их в тысячных отделах".
После этого случилось нечто необычайное. Маленькая группка, которая несколько минут до этого сидела подобно фермерским рабочим на заборе, внезапно ожила. Мечты Орала о тысячах, высказанные в молитве, переменили настроение. Нам всем внезапно стало ясно, какое славное это будет явление, видеть Духом созданную маленькую группу, выросшую в мировую армию с тысячами отделов. Кто-то начал петь:
"Воины Христовы, в бой с Христом идут..."
Мы все подхватили: "...с крестом Иисуса мы за Ним пойдем..." Я взял за руку человека, стоящего около меня и внезапно мы все держались за руки в кружке, маршируя на месте и пели. Простота поведения, как будто в Воскресной Школе имеет в себе особую силу. Мы так провели некоторое время в марше и пении. По закону Интернациональное Общество Коммерсантов Полного Евангелия началось несколько недель позже, подписью устава корпорации и наименованием пяти директоров комитета. Духовно Общение началось в то время, когда Орал Робертс поделился своими мечтами, о тысячах отделов, Общения, и взялись за руки, как дети и маршировали на месте с пением военных гимнов.
"Роза", я обратился к жене на пути домой, "через год мы увидим чудесные результаты".
После этого в течение последующих 12 месяцев наступили самые невероятные неудачи, какие, когда либо, я переживал. Как только мы вышли из Клифтонской Кафетерии мы почувствовали, что нам предстоит большое сопротивление.
Мы стали проводить собрания с завтраком в Клифтонской Кафетерии каждую субботу. Мы наполняли наши подносы пищей внизу и поднимались наверх, к столам, и проводили около двух часов в молитве и общении. Иногда мы приглашали известных спикеров, но большей частью мы применяли наших коммерсантов. К моей радости, опыт, который я применил в Кнот Бери Фарм, повторялся здесь постоянно: я оглядывал присутствующих и "знал", кто имеет чем поделиться.
Да, собрания удовлетворяли мои ожидания. Лишь одно немного смущало меня, что в собраниях этих не было огня, не было роста. Тридцать человек, иногда сорок в одну субботу, а всего пятнадцать в следующую.
А затем началась оппозиция. Что это Шакариян пробует делать, стали спрашивать пастора с кафедры? Что он начинает новую деноминацию? Сторонитесь этого Общения, а то оно заберет людей и деньги с наших церквей.
Несправедливые обвинения причиняли нам боль. От самого начала мы с Розой всегда отмечали два принципа во всех собраниях, которые мы устраивали: "Первый, будьте в вашей церкви. Если ваша церковь знает силу Духа, вернитесь с намерением служить Господу сильнее, чем прежде. А если нет, поддерживайте миссионеров.
"А второй — не кладите в пожертвование и одного цента денег, которые принадлежат где-то в другом месте. Здесь не место вашей десятине. Ваша десятина принадлежит домашней церкви. Все, что вы кладете на тарелку, должно быть сверх и кроме десятины.
Мы знали по опыту многих лет, что люди принимали это близко к своему сердцу. Все, кто посещал наши собрания, были самыми усердными работниками и жертвователями в своих домашних церквах. Все же церкви смотрели на Общение с подозрением.
Обвинение в связи с деньгами в особенности было ироническим. В том году мы не получили ни одного сбора. А тем временем я по почте рассылал объявления каждую неделю, звонил по телефону по всей стране, приглашая людей в общение с нами, когда они посещали Лос Анжелос в своих коммерческих интересах. По сути дела всегда заканчивалось тем, что я покрывал расходы за завтраки.
Но даровой завтрак не был достаточным, чтобы привлечь человека. Все, что я делал, не было достаточным. Поэтому я начал делать больше. Я купил тридцать минут времени по радио в субботу утром и передавал часть наших собраний, чтобы шире осведомить слушателей. Я разъезжал по всему штату, а позже и по другим западным штатам и наконец, по восточным штатам. Если люди не приходили к нам, я шел к ним, объясняя ,что мы старались делать, убеждая их начать группу Общение Коммерсантов Полного Евангелия в их городе.
К июню месяцу я совершенно обессилел. После полного рабочего дня в молочной, я проводил вечера для Общения, шел спать в три или четыре утра и стал чувствовать себя человеком, плывущим против течения.
Наконец, казалось мне, нам подали спасательную веревку. Один из спикеров, которого мы пригласили в Клифтон Кафетерию, был Давид ду Плесис, представитель Всемирной Пятидесятнической Конференции. После собрания на пути домой в Довней, Давид с трудом мог удержать свое удовольствие. "Демос", говорит Давид, " ты действительно начал что-то особое! Какая прекрасная мечта! Всемирное общение простых коммерсантов, исполненных Святым Духом. Каждый из них будет миссионером для людей, с которыми он работает каждый день!"
"Спасибо, Давид", печально промолвил я, "но я опасаюсь, что большинство людей не разделяют твоих..."
"Я думаю", продолжал Давид, не обращая внимания на мое настроение, что тебе следует приехать в Лондон в следующем месяце и рассказать там об этом. Я уверен, что Конференция включит это в свою программу.
Я внезапно насторожился. Вот здесь была спасательная веревка для моего тонущего предприятия. Пятидесятническая Конференция представляла около десяти тысяч церквей во всех частях мира. Если бы мы соединились с ними, мы не были бы больше маленькой борющейся группкой. Мы имели бы поручителей. Мы имели бы официальное лицо. Давид повторил свое предложение для Розы, и мы охотно согласились приехать.
Мы немедленно почувствовали сопротивление со стороны семьи. Не на конференцию и не лететь самолетом.
"И как ты думаешь доехать до Лондона?- спрашивал мой отец, когда мы затронули вопрос поездки. Мы все сидели за столом в доме Габрилеян в воскресенье после вечернего собрания. Я смотрел на круг беспокойных армянских лиц. И хотя это было в 1952 году, я был единственным в комнате, кто уже летел самолетом и то маленьким и короткое расстояние.
"Послушай, отец. Поездом через весь континент, затем пароходом — это возьмет слишком много времени. Роза не очень любит разлучаться с детьми". 
Ричарду уже было семнадцать, Гери тринадцать, а маленькому Стефану почти пять и это было бы впервые для Розы отлучиться на некоторое время и лишь при условии, что госпожа Ньюман будет с детьми.
"Ты думаешь лететь самолетом", заключил отец, после некоторого раздумья.
На лицах присутствующих сдвинулись брови. "Я никак не могу понять как они держатся в воздухе", сказала тетка Сирун.
"Они летят очень быстро", обеспокоился Сиракан Габрилеян.
"И даже над водой", добавил Тирун.
И наконец, мы заручились их неохотным согласием лететь, лишь при условии, что будем лететь отдельно в разных самолетах, и будем сидеть на задних сиденьях в самолете. Я летел первым и, казалось, что вся церковь с Гудрич бульвара вышла провожать меня на Лос-Анжелском Интернациональном Аэропорту.
Здесь были прощания и обнимания, как будто бы я отправлялся на виселицу. Многие обещали молиться и последний совет:
"Не кушай ничего!"
"Надень спасательный пояс!"
"Откинь свое сиденье назад до отказа!"
Когда завизжали пропеллеры, я все еще видел дядю Янояна, дающего предупреждение словами, сложив рупором руки.
На следующий день мы были в Нью Йорке на Ла Гуардия аэропорту, чтобы встретиться с Розой. Она с улыбкой сходила по ступеням. Ей так понравился ее первый полет, что она захотела еще проехаться в метро. Мы нашли вход в метро около нашей гостиницы и долго ездили во всех направлениях под городом, пока никого не осталось в поезде, кроме одного мужчины с бутылкой вина в бумажном мешочке.
На следующий день мы вылетели в Англию отдельными самолетами, выполняя обещание, данное нашим семьям. Но радость нашей встречи в Лондоне была немного омрачена, когда мы встретились с Давидом ду Плесис.
"Я сожалею", он сказал с некоторым замешательством, "я не имею большого успеха здесь с этими людьми. Они обеспокоены тем фактом, что ты молочник, а не проповедник".
"Ты говоришь, что они не поручатся за нас?"
"Я буду пробовать", все то, что Давид мог сказать.
Мы с Розой посещали общие собрания Конференции, слушали трогательные проповеди и принимали участь в живом пении гимнов. И в конце недели Давид признался в своем неуспехе. Он не смог убедить и одного пятидесятнического проповедника выслушать мои намерения.
Мы опять разделились с Розой и отдельными полетами улетели в Гамбург, Германия с тяжелыми сердцами. "Господи, не вполне понимаю", молился я на самолете. "Такая длинная дорога и расходы, разве все это напрасно? Или Ты хочешь открыть нам нечто в Германии?"
В Германию мы поехали по приглашению одного из наших друзей Хал Германа. Хал был фотографом, который впервые заснял Хиросиму после взрыва атомной бомбы. Правительство Соединенных Штатов хотела знать меру разрушения, произведенного бомбой. То, что он видел в Японии, побудило его искать Божьего ответа для блага мира. Мы снабдили его громадной палаткой, которую выслали в Гамбург и теперь он хотел, чтобы мы посетили его собрания.
В Гамбурге на аэропорту нас встретил пастор Роби, немецкий проповедник, в доме которого мы гостили. "Добро пожаловать в наш город", сказал пастор Роби, на прекрасном английском языке. "Я хочу показать вам, что наш Бог продолжает быть Богом чудес". Мое сердце начало усиленно биться: не будет ли это причиной, ради которой Бог привел нас сюда?"
Я был поражен видом разрушения, которое еще было очевидным 1952 году. На пути из аэропорта мы ехали квартал за кварталом цементных грузов, разбитого кирпича и скрученных трамвайных рельс. Казалось, что ни одна живая душа не могла пережить такое разрушение. Наконец пастор Роби остановил свою машину перед кучей мусора, похожей на другие кучи.
"Здесь стояла наша церковь", сказал он.
Когда мы пробирались через обломки кирпича и кусочков стекла, он добавил, "вот на этом месте произошло чудо".
Он остановился перед огнем покрученных остатков ряда стальных дверей, ведущих в подземелье. Убежище от бомб, объяснил пастор Роби. "В одно воскресенье, в половине собрания", он развел руки, показывал, где однажды стояла церковь, "загудели сирены..."
Привыкшие к таким предупреждениям от воздушных налетов, пастор Роби велел людям выходить рядами на двор и торопиться в убежище. Стальные двери открылись, и 300 человек укрылось в убежище под землей.
Потом двери были закрыты.
Немедленно начали взрываться вокруг их ужасные бомбы. Налет не прекращался, разрушая здания целыми кварталами вокруг церкви. Некоторые из них были зажигательными бомбами, которые жгли все, оставшееся от разрушения. Там в убежище слышно было потрескивание огня сверху.
В душном подземелье нам казалось, что мы сидели долгие часы, пока прекратилась тревога, рассказывал пастор Роби. Немедленно он поднялся по лестнице, чтобы открыть дверь, от которой он внезапно отскочил. Металлическая дверь была настолько горяча, что к ней нельзя было прикоснуться. Он нашел кусок дерева и начал бить в дверь. Дверь не открывалась. Другие мужчины били, чем попало в стальную дверь.
Все старания были напрасны. Огненная буря сверху спаяла металл. Бить в дверь, означало прежде времени израсходовать драгоценный кислород.
Чтобы сберечь воздух, чем подольше, пастор посоветовал всем склонить колени и молиться. "Господи", начал он молиться вслух. Мы знаем, что Ты сильнее силы смерти. Отец наш, мы умоляем Тебя, сотвори чудо. Отвори эти двери и освободи нас".
Все мы: мужчины, женщины и дети задержались некоторое время на наших коленах.
Вдруг слышим опять устрашающий гул самолета. Он летал кругами над разрушенным городом. И вдруг, опять взрыв бомбы. Инстинктивно мы все опять упали на землю. Бомба взорвалась очень близко. Не так близко, чтобы поранить пойманных людей в подземелье, но достаточно близко, чтобы разбить спаянные стальные двери. Когда осела пыль, пастор Роби и его церковь вышла из убежища на дымящиеся развалины вокруг их. В зареве горящего города все они, триста душ, воздали Богу благодарение за спасение.
Вечером в гостиной пастора Роби, я повторил этот чудный рассказ для Розы. Я чувствовал, что в нем есть поучение для нас в связи с Общением. Только я еще не знал, в чем оно заключается.
Не видел я также связи между нашей ситуацией и палаточными собраниями пастора Роби. Все же нам было интересно сидеть в собрании, в котором мы не понимали ни слова и лишь наблюдать лица присутствующих. Вежливая и формальная, более трудная и недоступная была эта аудиенция, чем, когда либо, мы с Розой встречали. Я почти пришел к заключению, что ничто не разобьет немецкую сдержанность, но, как и всегда, помогло исцеление. Совершенно глухой человек, хорошо известный на весь город, начал слышать и собрания стали бесконтрольными. Люди плакали, обнимались, поднимали свои руки к небу точно так, как армянские пятидесятники.
Но я все спрашивал, Господи, для чего Ты привел меня сюда ? Я ни в чем не помогал здесь и не был уверен в том, что я чему- то здесь учился. Роза с большим нетерпением хотела скорей вернуться к детям. Но прежде чем вернуться домой, Роза хотела выполнить, свою заветную мечту, чтобы увидеть Венецию. "И возможно", мы сказали один другому, что мы никогда больше не вернемся в Европу".
И так, мы направились в Италию, на этот раз поездом. Какой странный мир представился нам через окна поезда, по сравнению с широкими фермами в Калифорнии. Маленькие участки земли, окруженные древними, каменными домиками, где свиньи, гуси и куры расхаживают по двору. "Так как в Кара Кала!" я сказал Розе. "Такие фермы, о которых рассказывал нам отец".
В Германии я купил себе фотоаппарат. Несмотря на предупреждение для пассажиров на четырех языках не высовываться в окно, все же я это сделал. Я поднял окно в нашем отделении и высунул мою голову и плечи, чтобы сделать лучший снимок.
Пекучая боль, как ножом, удалили меня в правый глаз.
Я потянулся в вагон и почти упустил мой аппарат.
"Роза!"
Роза усадила меня и сняла мою руку с глаза. Мой глаз дрожал, так что я не мог его открыть. Роза осторожно подняла волосы.
"Я вижу! Похоже, что это кусочек угля, сейчас же около зрачка".
Роза вынула платочек и пробовала снять кусочек угля, но он глубоко засел в глазе. Боль была невыносимая. Я все время держал платок на лице, вытирая слезы. Оставалось еще час езды до Венеции, самый мучительный час в моей жизни.
Со станции, вместо романтического катанья в гондоле, мы взяли быструю лодку в гостиницу. Заведующий в приемной гостиницы очень быстро справился с ситуацией. Через несколько минут я лежал на кровати в нашем номере и доктор гостиницы осматривал мой глаз. Он поднял волосы, осветил лампочкой и поднялся.
"Сожалею, синьор, ситуация очень серьезная. Кусочек угля очень большой и корявый".
"Не можете ли вы вынуть его здесь?"
"Здесь? Нет синьор. Для этого необходимо пойти в госпиталь. Я сейчас же позвоню в госпиталь".
Пока он звонил и быстро говорил по-итальянски, Роза сидела и держала мою руку.
"Демос", сказала она, "будем молиться".
К великому сожалению и моему стыду, находясь в боли, я забыл об этом молиться.
Роза начала благодарить Бога за чудеса исцелений, которые мы видели в Гамбурге. "Господь, мы благодарим Тебя и знаем, что Ты здесь с нами в этой комнате в Италии, как Ты был в палатке в Германии. Во имя Иисуса мы просим удалить уголек".
Пока она еще молилась, я почувствовал теплоту в моем глазе. "Роза, я что-то чувствую! Что-то случилось!"
Я мигнул глазами. Ничего нет. Не болит. Нет помехи. "Роза, посмотри в мой глаз!"
Роза склонилась надо мной. "Демос, там ничего нет!" Она начала плакать.
Доктор повесил трубку телефона. "Госпиталь примет вас. Мы отправимся в приемную скорой помощи".
"Доктор, посмотрите еще раз в мой глаз".
Он вынул лампочку из чемоданчика и опять посветил в мой глаз. Он опустил вею и посмотрел в другой глаз. Затем вновь в мой правый глаз.
"Не может быть", сказал он.
"Моя жена просила Бога удалить уголек", ответил я ему.
"Не может быть", сказал он опять. Он не мог выйти сам по себе".
"Не сам по себе, Доктор. Бог вынул его".
"Вам не понятно. Там должна быть царапина. Прорыв оболочки, где он сидел. Но там ничего нет. Нет ранки и нет повреждения". Он направился к двери. "Я вам за это не посчитаю, синьор. Подобное не может случиться..."
Мы с Розой провели время в Италии весьма приятно. Но какое значение все это имеет для Общения? Когда мы вернулись обратно в Лос Анжелос в конце июля, путь впереди не был яснее, чем до этого.
Пришел август. Сентябрь. Мы продолжали собираться в Клифтонской Кафетерии, та самая маленькая группка, скорее из верности мне, нежели другой какой причины. Затем наступил октябрь, первая годовщина Интернационального Общения Коммерсантов Полного Евангелия. В прошлом году я говорил в интересах Общения во многих местах страны. Многие из других городов посещали наши завтраки. Но за весь год, видя "чудные дела", ни один из них не заинтересовался, чтобы начать вторую группу или отдел в другом городе.
Роза была осторожной не говорить о моей уверенности и предсказаниях прошлой осени, но я наблюдал в ней рост сомнения в необходимости продолжать это дело каждой субботы. Мы только кормим людей завтраками, Демос", сказала она мне. "Мы имели гораздо лучший успех с палаточными собраниями. Мы достигали тысячи людей каждого лета, вместо нескольких дюжин, при наилучших условиях".
Я знал, что она говорила правду, все же... "Посмотрим, что станется в следующем месяце", сказал я.
Ноябрь пришел и ушел, а наши собрания проходили с трудом, даже стали уменьшаться.
"В декабре будет иначе", я заверял ее. Люди более заинтересованы в Рождественском сезоне".
Но Рождество имело противоположный эффект, так как люди не имели времени посещать наши собрания.
"В следующую субботу я еду с моей женой делать покупки, Демос".
"А у нас церковник базар". "Я везу детей посмотреть святого Николая". В субботу утром, декабря 20-го, только пятнадцать нас собралось наверху в Клифтонской Кафетерии, на шесть человек меньше, чем четырнадцать месяцев до этого. В конце этого печального собрания, мой приятель Майнер Арганбрайт говорил очень откровенно. Майнер был контрактором каменщиков на больших коммерческих и индустриальных работах и один из пяти директоров Общения. 
"Демос, мне не хочется быть негативным перед Рождеством", сказал Майнер, "но мне кажется, что вся эта идея с Общением мертва. Говоря откровенно, я не дам за нее и пятачка". 
Я посмотрел на него, не имея силы ему ответить.
Майнер протянул свою руку и продолжал: "Ты часто говорил, что это все является лишь экспериментом?"
"Не так ли?"
"Многие эксперименты не удаются. В этом нет ничего позорного".
Я все еще не мог ничего сказать.
"Что я хочу сказать тебе, Демос, это то, что если не случиться чуда к следующей субботе, не рассчитывай больше на меня".
"Окей. Правильно, Майнер. Я понимаю".
Мы с Розой без слов сошли по лестнице вниз. В большой комнате мигала перед нами Рождественская елка.
"Майнер прав", нежно сказала Роза. "Если, Бог участвует в каком-нибудь деле, то Он его благословляет, не так ли? И ты не можешь сказать, что Общение переживает благословения".
Я онемелый вышел с ней на улицу. Все старания на телефоне, поездки, почти что подкуп людей приходить — все напрасно. Одно, чему я научился с 1940 года, это то, что если у нас с Розой не было в чем- нибудь единомыслия — Бог не открывался нам. Если она теперь была так уверенна, что наше старание с Общением бесполезно, значит этому конец. Чем скорей я про него забуду, тем лучше.
Только... я о нем не мог забыть. Всю неделю после этого у меня текли слезы по лицу. Во время управления машиной я вдруг начну плакать. Я начал опасаться нервного расстройства.
Для блага детей я пробовал быть веселым на Рождество. Я возрадовался, когда на следующий день, в пятницу 26-го к нам приехал гость. Это был наш друг Томи Хикс, даровитый евангелист и весьма полезный человек на время переживания.
"Можете ли вы себе представить, Томи", я обратился к нему в пятницу за ужином, что завтра утром последнее официальное собрание Общения Коммерсантов Полного Евангелия..." Я немножко поморщился... "Интернационального? Кажется, что все такого мнения. Только Майнер был достаточно смелым, высказать это. Поэтому остается лишь одно, чтобы официально закрыть его, с каким- нибудь объяснением. Может быть нам следует поговорить, как мы все сможем работать следующим летом в палаточных собраниях".
Я пробовал быть спокойным, но Томи, очевидно, понял тревогу в моем сердце и поэтому сказал: "Демос, мне кажется, что мы должны еще поговорить про это".
И так мы говорили, облокотившись на стол, вспоминая для него наши прежние переживания. Скоро Гери ушла спать. Стефан уже давно спал, а Ричарда не было дома, так как он руководил особыми собраниями молодежи в конце этой недели. Мы с Томи и Розой продолжали нашу беседу о разных людях, которые были у нас в Клифтонской Кафетерии, вспоминая о том, чем они делились с нами.
"Каждую субботу я чему-то научился", я сказал Томи. Чему-то, что помогало мне лучше любить Бога и людей".
Была полночь, когда Роза посмотрела на часы. "Посмотри на время, Демос! А я еще и стола не убрала! Пора в кровать, а то мы не поднимемся завтра на время в Клифтонскую Кафетерию".
"Ты иди в кровать, дорогая", сказал я. "Для меня будет очень трудно спать". Годом тому назад я был так уверен! Я зайду в гостиную и склонюсь на колени, пока услышу от Господа Его веление".
"Добрый человек", сказал Томи. "А я помогу для Розы с тарелками, а потом мы придем к тебе и присоединимся к тебе в молитве. Но в основном, Демос, решение это между тобой и Богом".
Томи с Розой снесли всю посуду со стола в кухню. Я прошел через передний вестибюль и ступил в гостиную, когда это случилось.
Подобное со мной случилось, когда мне было тринадцать лет. Воздух вокруг меня стал весьма тяжелым, побеждающим, свалившим меня на пол. Я упал на мои колени, потом на мое лицо, распростершись во всю длину на узорчатом красном коврике.
Я не мог стоять, подобно тому, как некогда в моей спальне, в большом испанском доме возле нашего, двадцать лет тому назад. Поэтому я и не пробовал встать. Я почивал в Его побеждающей любви, чувствуя Его Дух, бьющийся по всей комнате в бесконечном потоке силы. Время исчезло. Места не стало. Я слышал Его голос, говорящий ко мне те же слова, которые Он сказал мне раньше: 
"Демос, будешь ли ты сомневаться в Моей силе?"
И внезапно я увидел себя, таким, каким я, наверно, был в Его глазах: борющимся, напрягающимся, очень занятым и неугодным и здесь и там, едущим в Европу, чтобы заручиться поддержкой "официальной" группы, всюду зависящий от моей собственной силы, вместо Его силы.
С болью я припомнил молитву Орала Робертса на первом собрании Общения, молитву, которая побудила двадцать одного человека подняться на ноги и маршировать с пением гимна победы. "Да возрастает эта организация только в Твоей силе..."
Но я поступал, как будто все зависело от моей силы, как будто я должен был начать тысячу отделов, которые предвидел Орал. И, конечно, я смог начать один отдел. "Господь Иисус, прости мне!"
Затем Он припомнил мне о том, что я видел в Европе — видел, только не понял: стальные двери бомбоубежища в Гамбурге и уголек в моем глазе в Гранд Отеле в Венеции. "Я Тот, Демос, Который открывает двери. Я тот, Который вынимает бревно из невидящих глаз".
"Я разумею, Господь Иисус. И я благодарю Тебя". А теперь Я дам тебе возможность видеть. После этого Господь позволил мне подняться на колени. Он поднял меня силой, которая, мне казалось до этого, держала меня на полу, а теперь поднимала меня вверх. В это время Роза вошла в комнату. Она обошла меня и подошла к Хамонд органу, который стоял в углу. Не сказав и слова, она села и начала играть.
Когда музыка наполнила комнату, атмосфера в комнате просветлела. К моему удивлению, мне казалось, что в комнате не было потолка. Светло-кофейного цвета штукатурка на стенах и свет в потолке исчез, и я смотрел прямо в небеса дневного цвета, хотя на улице, наверно, была полная темнота. Как долго она играла, пока я смотрел в вечное пространство, я не знаю. Внезапно она перестала играть, пальцы все еще на клавишах и начала громко молиться на языках, передавая прекрасную, ободряющую, текущую весть. На минуту она задержалась, затем таким же лирическим и ритмическим способом заговорила на английском языке:
Сын мой, я знал тебя прежде твоего рождения. Я вел тебя на всем пути. А теперь я покажу тебе цель твоей жизни.
То были дары Духа языков и истолкования, данных вместе. И пока она говорила, прекрасные вещи начали твориться. Хотя я оставался на коленях, я чувствовал, что я как бы, поднимаюсь. Я вышел из тела. Я поднялся вверх и вышел из комнаты. Внизу меня я видел крыши домов в Довней. Вон там виднелись Сан Бернардинские горы, а в другом направлении — Тихоокеанский берег. Теперь я уже был над землей и имел возможность видеть всю страну с запада на восток.
И хотя я мог видеть так далеко, я так же мог видеть и людей на земле — миллионы и миллионы, стоящих плечо к плечу. И так внезапно, как камера быстро охватывает футболистов и их лица, в моем видении я видел лица миллионов людей. Я мог видеть малейшие детали на лицах миллионов людей.
И то, что я видел, устрашило меня. Вертелся ли мир вокруг меня или я вокруг мира, я не знаю. Но подо мной виднелся континент Южной Америки. Затем Африка, Европа, Азия. Опять поражающий вид, вблизи и всюду, было тоже самое. Коричневые лица, черные лица, белые лица, каждое из них суровое, несчастное, замкнутое в свою личную смерть.
"Господи"! взмолился я. "Что с ними! Господи, помоги им!"
Позже Роза мне сказала, что я ничего не говорил. Но в видении мне казалось, что я плакал и умолял вслух.
Внезапно Роза заговорила. Говоря по человечески, она не могла знать, видел ли я что- нибудь или нет.
"Мой сын, что ты увидишь, исполнится очень скоро".
Земля поворачивалась или я вращался вокруг нее во второй раз. Подо мной были миллионы и миллионы людей. Но что за разница! На этот раз их головы были подняты. В глазах сияла радость. Их руки были подняты к небу. Люди эти, которые были разделены, каждый в тюрьме своей личности, соединились в общество любви и поклонения. Азия, Африка, Америка — всюду смерть превратилась в жизнь.
И наконец, видение прекратилось. Я почувствовал, что возвращаюсь на землю. Подо мной были Довней и Калифорния. Вон там наш дом. Я видел себя на коленях и Розу, сидящую у органа. А затем известные мне предметы в комнате окружили меня, и я почувствовал боль в коленях и твердость в моей шее. Я медленно поднялся на ноги и посмотрел на часы. Была половина четвертого часа утра.
"Что случилось, Демос?" спросила Роза. Что сказал тебе Господь?"
"Дорогая, я не только слышал, я и видел". И рассказал ей мое видение. Роза слушала со слезами, текущими из глаз:
"О Демос, разве ты не видишь, что Он хочет, чтобы мы продолжали Общение!"
Она отошла от органа, и положила свою руку на мою. "Помнишь, Демос, как в этой комнате, почти восемь лет тому назад, мы на коленях решили, чтобы Господь у нас был на первом месте..."
Когда мы направились к спальне, мы заметили свет под дверью комнаты Ричарда, где ночевал Томи. Я постучал в дверь и Томи сказал: "войдите!" Он был распростертым на полу, все еще в своем сером костюме. Он обещал поддержать меня в молитве и сдержал свое слово.
"Демос", спросил он. "Скажи мне, что ты слышал? Никогда в моей жизни я не чувствовал силы, как в эту ночь, которая волнами проходила по всему дому". Мы всю ту ночь не ложились спать. Пока я закончил описание видения для Томи, уже было время ехать на собрание в Клифтонскую Кафетерию.
Когда мы приехали в Кафетерий, там уже было два человека, ожидавших нас. Один из них Майнер Арганбрайт, прибытию, которого я весьма удивился. Другого человека я очень мало знал.
"Я имею нечто для тебя, Демос, сказал Майнер. Он протянул руку в карман и вынул конверт. Я подумал, что это была его резигнация. Как жаль, теперь, когда я чувствую себя...
Но это не было письмо резигнации. Это был чек. Мои глаза разбежались, когда я прочитал: Интернациональному Общению Коммерсантов Полного Евангелия..." "Одна тысяча долларов!" Я говорю: "Майнер, ведь на прошлой неделе ты сказал, что наша организация не стоит и пяти центов".
"На прошлой неделе была прошлая неделя", сказал Майнер. "Демос, я проснулся рано утром, и я слышал голос. Это был Бог, я уверен это был Бог. Он сказал, что эта работа должна продолжаться по всему миру и что ты первый должен пожертвовать эти деньги".
Я все еще смотрел на него, когда подошел второй мужчина. "Господин П1акариян", сказал он. Меня звать Томас Никель. Что-то произошло со мной прошлой ночью, и я думаю, что вам будет интересно знать".
Я подвинул мой поднос ближе к нему и посолил мои яички, пока господин Никель рассказывал мне, как Господь дал ему откровение среди ночи. Он работал поздно ночью в своей печатной мастерской в Ватсонвиле, Калифорнии около Сан Франциско. По той причине, что Рождество выпало посередине недели, у него получилась задержка в выполнении заказов. Внезапно он услышал ясный голос Святого Духа, Который сказал ему: "Садись в машину и поезжай в Лос Анжелос на субботнее утреннее собрание, той группы, которую ты однажды посетил".
Он посмотрел на часы. Было как раз двенадцать часов ночи, то время, я припоминаю, когда я ушел в гостиную помолиться.
Никель боролся со своим внутренним голосом. Ватсонвиль находится на расстоянии шести сот километров от Лос Анжелося. Ему нужно будет ехать всю ночь, чтобы быть вовремя. Но слово продолжалось: будь в собрании. Осведомив Монте Виста Христианскую Школу, где он был инструктором, он поехал на юг.
"Так вот я теперь здесь", закончил Никель, "чтобы предоставить тебе мою типографию и мои услуги".
Роза, Майнер и Томи внимательно слушали Никеля.
"Вашу типографию", переспросил Томи.
"Чтобы печатать журнал", ответил Никель. "Видите, Дух повторял мне, что это Общение должно распространиться по всему миру. Но оно никогда не двинется с места без голоса".
"Голос..." повторила Роза. "Голос коммерсантов"...
Это утро собрание было малым, но одно из самых радостных, которое мы когда имели. Прежде чем мы разошлись, мы избрали Томаса Никеля редактором и издателем нового журнала, который мы назвали:
Голос Коммерсантов Полного Евангелия.
"Только подумай", я сказал Розе, когда мы на следующую ночь пошли спать: прошлую ночь в это время Общение почти что было закончено. А сегодня мы имеем одну тысячу долларов у казначея и журнал. Я не могу дождаться, чтобы видеть, что Господь дальше хочет сделать!"