В 1956 году мы зарегистрировали наш первый канадский отдел в Торонто, и слово Интернациональное в нашем имени приобрело большее значение. Все же Канада и Соединенные Штаты не так уж большой кусок мирового пространства. Я все думал о вселенной, как она вращалась передо мной в видении в 1952 году. Миллионы людей на всех континентах смотрели вверх, живые и с любовью ожидающие пришествия своего Господа.
Декада пятидесятых годов была на исходе, и я не видел исполнения этого пророчества. И когда пришла возможность, я почти упустил ее.
Приглашение поступило в декабре 1959 года. Через Организацию САКЕ Общение послало помощь пострадавшим от голода в Республику Гаити. А теперь поступило приглашение от президента страны Фракоса Дувалиера провести трехнедельные собрания в его стране.
"Все что я знаю о Дувалиере", я сказал группе в Клифтонской Кафетерии в субботу, это то, "что он один из самовластных диктаторов в мире". Пытки, тайная полиция — все там знают по разным рассказам о "Папе Док". Если поехать туда по приглашению его правительства, то все скажут, что мы поддерживаем то, что он делает".
Но Роза не согласилась с нами. "В твоем видении, Демос, была ли какая часть мира не включена лишь по причине правительства, которое там правит?" Я старался припомнить пророчество. Нет. Всякий континент, всякий остров был наполнен людьми, плечом к плечу, безжизненными и безнадежными — первый раз, а радостными и живыми второй раз. "Политические подразделения не имеют здесь значения.
"Я не думаю, чтобы это имело значение теперь. Чем хуже политическое положение, тем больше люди нуждаются в уповании на Духа".
И конечно, Роза была права. Так и случилось, что в феврале 1960 года двадцать пять человек из Общения отправились самолетом в Гаити. Мы не знали, что этим первым полетом мы устанавливаем обычай посещения на следующие пятнадцать лет. Мы только знали, что мы сумели как-то сберечь денег на билет и взять наш отпуск на две недели зимой, "а жена моя рассчитывала на свой отпуск летом" и благополучно вернуться домой по молитве наших домашних отделов.
Не успел наш самолет еще подъехать к остановке в Порт ав Принс, как в переднюю дверь вошла группа военных, разукрашенных медалями и лентами. "Др. Шакариян здесь?" спросил один из группы, который наверно был переводчиком.
"Я Демос Шакариян", я ответил. "Я только молочник, а не..."
"Приветствуем вас в Гаити, Др. Шакариян. Ваш багаж доставят в гостиницу. Будьте добры, следуйте за нами, пожалуйста".
Мы сошли с самолета перед недоумевающими пассажирами и прошли через двойную колонну солдат на вытяжку. Целый ряд черных лимузинов ожидал нас. Мы даже не видели таможней, хотя и выполнили так много бумаг на самолете. В сопровождении охраны на мотоциклетах мы с гуденьем проехали городом до Ривера Отель. Там сенатор Артур Бонгом, руководитель большинства в сенате, ожидал нас.
"Все приготовлено для ваших собраний", сказал он нам на хорошем английском языке.
Узнав, что я молочник, он предложил мне поехать на местный скотный базар. Я был очарован людьми, которых мы встречали по пути, некоторые из них вели коров или одну козу. Женщины на своих головах балансировали высокие корзины с ананасами, арбузами, даже курами, без всяких трудностей. Но к моему удивлению, когда мы достигли базара, я видел, что животных резали и продавали там же на месте. Мухи тучами летали по площади. "Страшная засуха", заметил сенатор Бонгом. "Самая страшная, какую я помню. Мы вынуждены убивать скот, потому что нет травы на пастбищах".
Сыльвио Като Стадион в Порт ав Принс вмещает 23,000 и когда наша группа двадцати пяти человек приехала к половине восьмого вечера, стадион был почти полным. Большая деревянная платформа, размером 7 метров на 20 была поставлена для нас посредине стадиона. Я был бы очень доволен, если бы было с нами на платформе меньше людей в военной форме, но сенатор Бонгом заверил нас, что присутствие генералов и государственных лиц придает нам важность в глазах публики.
Мы пробовали открыть собрание пением гимнов, но скоро обнаружили, что между нами нет ничего общего. Поэтому мы вернулись на главную тему всех собраний Общения — отдельных лиц, дающих свои свидетельства. Опять наш коммерческий подход показал свою ценность. Разницы в теологии, политике, расовой — мы этого не касались, когда члены нашей группы давали свои свидетельства через переводчика. Мы затрагивали проблемы общие всем людям, как недоразумение среди друзей, болезнь в семье, борьба за существование.
На следующий вечер все места в стадионе были заняты и тысячи сидели на траве около стадиона. На третий вечер сенатор Бонгом определил толпу в тридцать пять тысяч.
Конечно, не все из них пришли молиться.
Во время речи Ерла Прикета произошла неприятность. Ерл управляет индустриальными водоемами в связи с засорением атмосферы и имеет свою коммерцию в штате Нью Джорзей. В этот вечер он рассказывал о своей борьбе с алкоголем. Его рассказ должен бы произвести хорошее впечатление на слушателей. Сенатор Бонгом сказал нам, алкоголизм был первой проблемой на острове.
Ерл говорил, как он начал выпивать со своими покупателями, потому что, "если не будешь пить, не продашь". Оказалось позже, что Ерл не мог оставить водку. Его жена по этой причине оставила его. Доктор сказал ему, что алкоголь угрожает его здоровью, но он был бессильным перестать пить.
Шум в аудитории начал усиливаться до такой степени, что совершенно заглушал речь Ерла. "Наконец моя печень и мои почки перестали работать", сказал он, "так что доктор дал мне только шесть месяцев жизни. В это время, он припоминает, что кто-то из его друзей пригласил его на завтрак в собрание Общения, которое происходило в Брод-вуд Отель в Филадельфии. В этом отеле хозяин пивной прошлой среды сказал, чтобы я больше к ним не являлся".
Я вытянулся вперед, чтобы разобраться в нарастающем шуме. Мне пришлось быть на том завтраке и собрании, и я не забыл Ерла, когда он в чистеньком костюме протянулся на полу, умоляя Бога простить его.
Один из переводчиков наклонился ко мне и сказал: "Видите ли вы тех людей, Др. Шакариян?"
Я посмотрел в сторону, куда он показывал и впервые увидел ряд мужчин, одетых в красные халаты и в красных покрывалах на голове. Их было около трехсот. Они медленно двигались по жужельной тропинке, которая окружает поле, а за ними шли люди, одетые в обыкновенное платье.
"Вуду священники", сказал мне переводчик. Они идут с намерением помешать нашему собранию".
К этому времени я уже мог различать их стаккато пение поверх шума толпы. Сотни из толпы бежали присоединиться к ним в процессии.
Генерал по правую сторону меня дал приказ и солдаты, которые стояли позади его, сошли с платформы.
"Что он сказал?" я спросил переводчика.
"Он сказал солдатам быть готовыми. Они знают, что с ними делать".
"Нет, нет, я не советую". Я обратился к генералу. "Пожалуйста, не вызывайте войска!"
Через переводчика генерал сделал такое объяснение. "Если мы их не остановим, то я вам скажу, что случится. Они будут ходить вокруг, пока соберется за ними большая толпа, а затем они начтут кричать и этим закончится ваше собрание".
Я обратился к сенатору Бонгому за поддержкой, но он только пожал плечами. "Я не знаю другого выхода". Я знаю, что сенатор думал не только о присутствующих, а может быть и сотнях тысяч слушателей по радио, по деревнях и горным дорогам на острове. Мы видели некоторые из этих селений, проезжая по горам, где громкоговорители висели на деревьях или на стенах домов и были единственным развлечением для публики длинными, темными ночами.
Ерл пробовал описать чудесную перемену в своей жизни, которая произошла в ту субботу: примирение с женой, "невозможное", по словам врачей, исцеление тела. Он перестал говорить и обратился ко мне за советом. Змеиная линия, следующая за вуду священниками, выросла в более чем тысячу человек и увеличивалась с каждой минутой. И если бы мы применили местный способ силы, чтобы защитить наше собрание, мы бы противоречили тому, ради чего, приехали на остров. Мы приехали сюда, чтобы демонстрировать силу Божью, а не силу оружия.
"Пожалуйста, генерал", я умолял. "Подождите. Есть лучший способ".
Но когда двадцать пять нас из Общения второпях собрались в конце платформы, я хотел бы знать этот лучший способ. Перед глазами этой тысячной толпы, которая смотрела на нас, что мы будем делать, мы стали в кружок, положили руки один другому на плечи и начали молиться. Через некоторое время я открыл мои глаза и посмотрел на толпу по всему стадиону. Положение ухудшилось. Марширующих стало около двух тысяч, и они начинали рукоплескать. 
Поредевшая публика в рядах начала тоже рукоплескать, качаясь взад и вперед в неприличной ритмической форме. Начали подниматься крики. "Я их успокою", сказал генерал. "Нет", я сказал. "Еще подождем". Я опять склонил мою голову. "Господи, это Твое время! Господи, сохрани Твое собрание!"
Где-то в рядах позади нас раздался крик. Я быстро повернулся и подумал, что, наверно, кто-то был поранен ножом. Солдаты быстро побежали на крик. Затем мы все увидели мужчину и женщину — мужчина нес в руках дитя и торопился через траву к платформе.
По другую сторону поля марш превратился в ритмический танец. Пара с ребенком подошла к платформе. Сенатор Бонгом очень быстро подошел к краю платформы и посмотрел на них.
Через несколько минут он вернулся, держа в руках тоненького мальчика лет восьми или девяти, который с изумлением смотрел своими впалыми темными глазами.
"Этого мальчика", он сказал, " я знаю! Он из моего района — Я знаю его родителей всю мою жизнь!"
Он смотрел на нас, то на одного, то на другого, дрожа от волнения. "Он видит! Случилось это, когда ты говорил", обратился он к Ерлу. "Его глаза открылись! Он может видеть!"
Я не мог понять происходящего. "Ты говоришь, что он был слепой?" Проговорил я.
Сенатор проговорил ко мне с раздражением. "Родился слепым! Был слепым всю свою жизнь до этого времени!" С мальчиком на руках он подбежал к микрофону.
Сначала никто его не слышал из-за гула и треска в ладоши. Но постепенно, видя перед собой высокую и стройную фигуру сенатора у микрофона с мальчиком на руках, некоторые успокоились. Переводчик был настолько поражен происшедшим, что с трудом мог переводить то, что говорил сенатор для толпы. Но очень скоро мы заметили перемену в настроении толпы. Хотя марширование еще продолжалось, но шум и гул утихал. Рукоплескания становились реже. Все теперь смотрели на сенатора.
С быстротой электричества реакция прошла по рядам. Люди начали плакать, то здесь, то там я видел людей с поднятыми к небу руками. Наконец даже одетые в красные халаты жрецы перестали петь и стояли в замешательстве.
Маленький мальчик, который был причиной благодарения Богу, со вниманием рассматривал окружающих, немного волнуясь в руках сенатора. Что он думал, видя впервые мир, трудно сказать, но не было и малейшего сомнения, что он видел, потому что он всматривался то в один, то в другой предмет, а в особенности он рассматривал цветные ленты на мундирах генералов. Иногда он смотрел на яркий свет в потолке стадиона, пока яркий свет не утомлял его зрения и он вздрагивал и хныкал.
Его родители поднялись по лестнице на платформу и стояли рядом с сенатором. Он повернулся и поставил мальчика между родителями.
Я продолжал всматриваться в молящуюся толпу. Плечо к плечу, с головами, поднятыми в поклонении — где я раньше видел эту картину? А потом я припомнил...
Когда сенатор отошел от микрофона, мы попросили переводчика занять его место и сделать обыкновенный призыв: Все, кто желаете познать этого любящего Иисуса, выйдите на поле.
Они стали подниматься со своих мест сотня за сотней. Даже многие из тех, которые ходили с вуду, второпях вышли на средину поля. Скоро толпа заполнила все пространство от платформы во всех направлениях. В течение двадцати минут собралось здесь до пяти тысяч человек.
На следующий день стадион был заполнен людьми с полдня и тысячу вышли на поле, когда был сделан призыв. Было больше исцелений, некоторые на наших глазах, тут же на платформе, другие среди людей в стадионе. На третий вечер после исцеления слепого мальчика, мы определили, что около десяти тысяч людей вышли на призыв познать Иисуса.
Многие из них, кто мог ближе подойти к платформе, плакали, исповедуя свои грехи, в особенности те, кто занимались чародейством и поклонением демонам. Разные вещи были положены на платформу и оставлены. Свертки волос, кусочки обрезанного дерева, мешочки с костями и перья. То, что больше всего меня порадовало, смотря на эту противную кучу, это сотни красных халатов поклонников вуду.
Мы только что закончили наше последнее собрание. Я стоял у окна в моей комнате в гостинице и смотрел на залитый лунным светом залив, слишком усталый уснуть. Довольный... и озабоченный. Что в действительности случилось на наших собраниях? Своего рода массовая истерия. Реакция толпы, которая в одну минуту отзывается на пение вуду, а в другую на христианский евангелизм и подобное может повториться еще раз. Чему эти тысячи научились за три недели собраний о Христе? Что станется с ними теперь?
Теоретически я знал, что мы оставляем их во всемогущих руках Бога. Но у меня не хватало веры, что этого достаточно.
"Покажи мне, Господи, что с ними что-то произошло".
Я заметил его через террасу на следующее утро. Мы сидели за завтраком на широкой открытой веранде в Ри-вера Отеле. Наша группа из Общения, сенатор Бонгом и другие представители власти, несколько человек военных — ми встречались здесь за завтраком и молитвой каждое утро. Я сидел за столом вместе с сенатором Бонгом и шестью другими членами, когда вошел официант и с улыбкой сказал нам:
"Бонжюр мисьерс" и начал наливать нам кофе. Это был первый случай, что он заговорил к нам. С унылым лицом он каждое утро подавал нам у стола без слов. Когда он подошел на сторону сенатора, он заговорил опять, прикладывая свою свободную руку все время к груди.
"Он говорит", передал нам сенатор Бонгом, обращаясь ко всем нам, "что сегодня утром, когда он проснулся, ему казалось, что как будто бы тяжелое бремя, которое его давили, было снято с него".
Он был на собрании прошлый вечер, продолжал переводить нам сенатор, но не вышел вперед, но когда мы молились за тех, что вышли, он в своем сердце сказал:
"Иисус, если Ты есть Тем, что говорят о Тебе эти люди, я хочу следовать за Тобою".
Заметив, что все смотрят на него, он поставил свой кофейник. Сенатор продолжал переводить: "Всю мою жизнь я носил это бремя. Мысли. Ужасные, злые мысли. Я боялся самого себя, боялся ложиться спать от мыслей, которые приходили".
К этому времени он уже плакал. Сенатор перевел его слова: Сегодня утром, когда я открыл мои глаза, у меня уже не было тяжести. Мне кажется, что я стал подобен свету, что я могу подняться и улететь с кровати. Я не чувствую тяжести.
Еще кто-то плакал. Я повернулся посмотреть — это был второй официант, по лицу которого текли слезы. Сенатор продолжал переводить: "Я познал этот свет! У меня тоже были такие мысли. Четыре вечера тому назад я вышел к платформе, когда было сделано приглашение, и кто желал новой жизни. Я ожидал, что эти мысли придут опять, но они не пришли. У меня теперь мысли человека, а не зверя".
А теперь была моя очередь вытереть слезы, когда я сказал: "Господь Иисус, прости мне! Прости мне, что я усомнился в Твоей силе".
Позже, того же утра нам сообщили, что Др. Дувалиер примет нас троих в своем президентском дворце.
Один из сияющих лимузинов был прислан за нами. "Обычно аудиенция с президентом задерживается не больше пяти минут", сказал нам чиновник, который встретил нас у ворот. "Я не знаю, когда он примет вас, но вы можете подождать здесь в этой комнате".
В комнате сидело около пятидесяти человек за круглым столом, многие с портфелями у своих ног. Мы все приготовились к долгому ожиданию, но к нашему удивлению дверь в кабинет президента немедленно открылась, и нас всех пригласили войти. Я не знал, как представлять себе диктатора. Но уж не таким, каким был этот маленький человек, в больших круглых очках, который поднялся со своего кресла приветствовать нас. На свободном английском языке он спросил нас, было ли наше пребывание в стране нам приятным? Мы говорили о наших собраниях, о больших толпах народа и влияние вуду на страну.
Пять минут растянулось на десять. Потом на двадцать. Др. Дувалиер спросил несколько вопросов о скотоводстве и продукции молока в Соединенных Штатах. В конце тридцати минут он посмотрел на часы. "Я хотел бы продолжить наш разговор", сказал он, "но еще многие другие ожидают".
"Прежде чем мы уйдем", я пробормотал, можем ли мы помолиться за вашу страну, ваш народ здесь с вами?"
Мы все склонили головы, включая Др. Дувалиера и его советников. Трое нас из Общения помолились, призывая Божье благословение на тысячи, которые посетили собрания лично или по радио и на начатую ими новую жизнь. Затем один из нас спросил Др. Дувалиера есть ли у него особая просьба для молитвы. "Молитесь о дожде", он ответил внезапно. Просите Бога, чтобы послал нам дождь".
Мы неуверенно переглянулись, но опять склонили наши головы. "Господь Бог, Который излил Твой Дух в жаждущие сердца, пошли дождь, мы просим Тебя, на иссохшую землю".
Последнее собрание в тот вечер было самым малым за все время собраний.
Причина для этого была очень простая.
Никто не хотел быть мокрым, так как шел проливной дождь.